[indent] События последних нескольких месяцев, откровенно говоря, сильно поизмотали Цзинь Лина. Поэтому, засыпая вечером беспокойным сном, он лишь надеялся, что новый день не принесёт ему какое-нибудь новое неожиданное, и уж тем более дурное, известие, от которого он будет снова лезть на стенку и бегать по потолку в приступе ненависти, злобы, раздражения, ярости, гнева и, собственно говоря, психа, что может с ним в очередной раз случиться от того, что его нервы явно уже не выдерживали такого обилия событий и душевных терзаний. Однако…
[indent] Эта ночь явно предвещала ему сюрприз, с которым он будет ещё долгое время не знать, что делать.
[indent] Цзинь Лин спит достаточно спокойно для человека, обременённого не одним десятком проблем. Его сон в полной мере можно даже назвать умиротворённым, ровно как и тишину собственных покоев, в которых он иной раз чувствовал себя до странного неуютно. Будто бы с ним могло что-то случиться, и потому он, иногда задумавшись о чём-нибудь, затем начинал без толку оглядываться по сторонам, словно ища кого-то. Пожалуй, в этом выражались его паранойя и беспокойство. Тем не менее сегодня он спит крепко, спокойно, ровно, пусть подспудно чувствует чьё-то беспокойство, словно тоненькую нить, связывающую его с чем-то… с кем-то. Но от этого не просыпается, лишь переворачивается на другой бок и натягивает одеяло повыше. Сегодня его сон действительно безмятежен и благодатен.
[indent] Возможно, сегодня особенная ночь. Для Цзинь Лина, видимо, — тоже.

[indent] Поэтому он не замечает ничего: природная Ци кружит в самом воздухе, разливается священной влагой по земле, прячется в убегающем лунном блике на мече, теряется среди цветущих пионов «сияния средь снегов».
[indent] Цзинь Лин не может сказать, что же на самом деле его будит в такую рань, под утро, но он просыпается с первыми лучами солнца, будто является каким-нибудь гусуланцем. Он не открывает ещё глаза, мельком улыбаясь своим воспоминаниям: что же ему снилось такого хорошего? Коротко вздыхая, он потягивается и думает доспать ещё немного, пока есть возможность. Может быть, даже до того самого момента, когда слуги придут его будить, чтобы он не разлёживался: в конце концов, дел действительно по горло, а спихивать абсолютно всё на своего управляющего было бы глупо, нагло, эгоистично и слишком опрометчиво. И пусть он человек надёжный, но не всесильный, чтобы принимать решения за него.
[indent] Хмурясь сквозь лёгкую дрёму от таких невесёлых дум, накативших на него ещё даже до полного пробуждения, Жулань не может понять, что изменилось вокруг него, однако приоткрывать глаза не хочет и лишь вяло спросонья раздумывает, что же всё-таки не так. Однако это зудящее на краю сознания чувство никак не отступает, а потому глаза всё же открыть приходится.
[indent] Проморгавшись от уже достаточно яркого, почти летнего, солнца, вползающего в открытые окна и пробивающегося сквозь полог, Цзинь Лин осматривается по сторонам: он в своих покоях, на своей кровати, руки-ноги целы и не связаны, рот не заткнут, за окном видно небо… За окном… Под окном?.. Он не сразу понимает, что не так, но подскакивает на кровати тут же, будто ошпаренный кипятком, садясь в постели и пытаясь спиной отползти к дальнему краю кровати, и думает уже заорать, потому что… Впрочем, орать он не орёт, лишь икнув, и даже не на особом юньмэнском диалекте мысленно выражается, которого от дяди Цзяна нахватался в своё время ой-как. Попросту замирает пойманным кроликом, во все глаза пялясь на огромного тигра, возлежащего на том самом небольшом диванчике под окном.
[indent] Первой естественной реакцией Жуланя был страх. Столь безотчётный, что перехватывало дыхание. Столь леденящий, что сковывал мышцы, не давая даже дёрнуться. Столь малодушный, что хотелось глупо схватиться за меч и попытаться позвать охрану, которая явно не добдила, и кто-то всё же сумел впустить в его покои эту огромную зверюгу, которая не выглядела даже спящей. Почему она не выглядела таковой, Жулань сказать не мог, но почему-то знал, что тот совершенно ни разу не спит. У него попросту было это знание, а откуда — пожалуй, его в этот момент это не волновало нисколько. Вот только…
[indent] Следующим было неподдельное удивление. Потому как где-то на краю сознания Цзинь Лин мог с точностью сказать, что этот тигр для него не опасен. Именно для него и совершенно не. Причин для таких мыслей у него не находилось, но он знал. И это вызывало приступ паники и изумления пополам.
[indent] Пытаясь собрать мысли в кучу, Цзинь Лин загнанно дышит и нервно сглатывает вязкую слюну, которая никак не смачивает вмиг пересохшее от волнения горло, что в пору закашляться. Однако, боясь упустить из виду такую махину, он не спускает с неё глаз и даже не уверен, что стоит делать в таком случае: этот тигр на него не нападёт, но что он здесь делает?
[indent] Впрочем, долго гадать не пришлось: постепенно дыхание Цзинь Лин успокаивается, а вместе с тем и ясность мыслей приходит. Спросонья может привидеться всё что угодно. Теперь происходящее уже кажется не таким уж дурным, а плечи расслабляются, опускаясь, и по ним Цзинь Лин понимает, насколько он был напряжён, медленно выдыхая. Это успокоение приходит вместе с осознание простой истины, что вьётся вокруг него с самого начала: природная Ци повсюду оставляет свои следы, а оружие имеет такое свойство, как самосознание, и потому может воплощаться в материальном мире другими ипостасями. Это тоже наводит Цзинь Лина на мысль, что судьба была к нему не столь благосклонна, не считая того, что он ощущает наконец-то через духовную связь со своим мечом. Который теперь принял ещё и другой вид.
[indent] Цзинь Лин тяжело вздыхает, страдальчески стонет и заваливается спиной назад, прикрывая лицо ладонями и зажмуриваясь. «Только этой головной боли мне ещё не хватало!..» — в сердцах восклицает он про себя, отчаянно размышляя, что же теперь делать. Он надеялся, что лично его обойдёт стороной такая вещь, как ожившее оружие, но, видимо, у судьбы или злого рока было другое мнение на этот счёт. Но времени разлёживаться у него нет как и не было, и он снова садится на постели.
[indent] — И что ты мне прикажешь делать с тобой, а? — кривится Жулань, с раздражением и недоумением разглядывая огромного тигра.

[indent] На самом деле, Цзинь Лину очень хочется психануть и, быть может, даже закатить истерику, как раньше, как в детстве. Было бы неплохо, конечно, по размышлениям самого Жуланя, да только вот толку?
[indent] Что толку психовать и устраивать показательные выступления, если всё уже случилось и теперь нет возможности обернуть всё назад. В конце концов, возвратиться назад во времени он не может, а если бы и умел, то, пожалуй, это было бы слишком проблематично, что по факту также бы оставляло ситуацию такой, какая она есть. Так что тратить на подобные размышления нет ни сил, ни опять же времени. И желания, кстати, тоже не наблюдалось.
[indent] Продолжая сидеть на кровати, Жулань рассматривает свой меч, принявший такой облик. По правде говоря, тигр смотрится весомо, если уж быть совсем честным. Этакая большая сильная кошка, которая способна убить и не заметить толком. Это внушало страх и собственный вес. В конце концов, такое оружие, как Суйхуа, должно было принять какой-то похожий облик. Это было всё, конечно же, очень хорошо, и Цзинь Лин устало подпирает щёку кулаком, продолжая разглядывать новообретённого соратника, уперев при этом локоть в скрещенные в позе лотоса ноги.
[indent] Не то чтобы раздражение постепенно сходило на нет, скорее попросту притуплялось, а мысли вяло плавали и перетекали из одной в другую, ни на чём конкретном не задерживаясь. И вот что ему теперь делать с этой громадиной, которая так вальяжно разлёживается у него на диване в покоях? Было бы, конечно же, проще, если бы меч обрёл облик человеческий: тогда бы можно было бы хотя бы поговорить, как-то объясниться, обрисовать всю ситуацию и выяснить отношения. По крайней мере, многое из происходящего стало бы понятнее в разы, однако меч был в форме животной, а не человеческой, и потому это становилось новым препятствием в их понимании друг друга. «Кстати, об этом...» — тяжело вздыхает Жулань. Ведь они с Суйхуа не то чтобы ладили.
[indent] Нет, он естественно понимал, почему так происходило и меч его не слушался, — ему попросту не хватало духовных сил, чтобы справиться с ним, — вот только, возможно, было не только эта причина, и Цзинь Лин желал бы выяснить в чём дело. Но теперь даже этого было не понять, потому как человеческой речью тигр не обладал. По всей видимости. Что несколько расстраивало Цзинь Лина.
[indent] Когда же тигр всё-таки потягивается и спрыгивает с низкого диванчика под окном, Цзинь Лин готов упасть на кровать обратно и желательно заснуть до следующего утра, чтобы всё это оказалось каким-нибудь дурным сном. Но нет. Вставший передними лапами на край кровати Суйхуа упрямо хватает его за рукав нижних одежд и куда-то настойчиво тянет, чего-то желая. «Вот только чего?» — хочет недовольно и раздражённо опять фыркнуть Цзинь Лин, но опять — толку-то?
[indent] — Чего тебе надо от меня? — не выдерживает всё-таки Жулань, когда его почти стаскивают с кровати. «И как с такой громадиной справиться-то?»
[indent] И именно в этот момент он осознаёт одну интересную вещь: он не чувствует той самой прочной и крепкой, почти нерушимой связи со своим духовным оружием. Это почти как обухом даёт по голове Жуланю, заставляя почти свалиться-скатиться с кровати и недоумённо-недоверчиво уставиться на тигра. Не то чтобы это была какая-то сверхновость, но чётко осознавать, что между вами есть лишь тонкая связь, которой вообще-то ещё крепнуть и крепнуть, было неприятно.
[indent] Цзинь Лин дёргается снова, отнимая из зубов немаленького и, мягко говоря, тяжеловесного зверя обслюнявленный рукав, и напряжённо поджимает губы.
[indent] «Из-за этого я не так хорош в фехтовании, да? Из-за того, что я слаб? Из-за того, что золотое ядро настолько слабо, да? Из-за...»
[indent] Цзинь Лин сжимает кулаки и старательно делает вид, что ему всё равно. Всё равно, что его считают слабаком, никчёмным мальчишкой, разбалованной юной госпожой и ещё много других нелестных эпитетов, которых в своей жизни он наслушался достаточно. Но заставить поверить в это он не может даже сам себя, из-за чего мстительно дёргает гребнем по волосам, неприятно зашипев, но не перестав нервно расчёсываться.
[indent] «Видимо, весь день сегодня наперекосяк», — фыркает снова Жулань, оборачиваясь к кружащему, как в неволе в клетке, по комнате тигру, но снова отвернувшись и продолжив свои утренние сборы и приведение себя в порядок. И только после уже, почти одевшись, внезапно подумал, а может ли тигр даже в такой форме мыслить как человек. Ведь по всей информации, что он смог услышать ещё от наставников, из уроков и вычитать в литературе, и что он видел уже, они были мало чем отличимы от людей. А значит… Внезапно он замирает, размышляя над этой неожиданной мыслью, осознавая одну вещь: это всё теперь его жутко смущает и нервирует снова. Однако раз уж начал, Жулань продолжает одеваться, но очень замедляясь и постоянно скашивая взгляд на вроде бы смирно сидящего тигра.
[indent] — Чего ты уставился? Что тебе не так? — почти обиженно вопрошает Жулань, наконец-то собравшись и разобравшись со своим внешним видом, кроме разве что неизменной точки киновари на лбу, сидя перед зеркалом с кистью в руках, но справляясь с задачей на раз-два отработанным за годы движением.
[indent] И наконец-то встаёт перед Суйхуа, скрестив руки на груди, хотя внушительный вид у Жуланя всё равно не получается, хоть убей, хотя бы из-за разницы в размерах. И пусть он теперь выше, чем был пару лет назад, но всё же с тигром тягаться в размерах сложно.

[indent] Внимательно следя за животным, Цзинь Лин оборачивается вслед за ним, вертя головой и стараясь не терять его из виду. Не то чтобы он не доверял ему: в конце концов, даже по такой тонкой связи он прекрасно чувствовал, что это Суйхуа, а тот не мог так просто взять и предать. Во всяком случае Цзинь Лин надеялся, что тот не собирается становиться предателем, который бы убил его в мгновение ока из-за личной неприязни. Впрочем, никакой неприязни вроде бы не было, или, по крайней мере, он её не ощущал, но и тем был доволен, потому как…
[indent] Цзинь Лин вздыхает, опуская взгляд в пол и представляя, что могло бы быть, если бы Суйхуа действительно его ненавидел и желал убить. В конце концов, когда именно он обратился? И первый ли это случай? Или же он попросту только сейчас решил продемонстрировать свой новый облик. Но если так, то почему не показался, когда вероятно был очень нужен? Ведь было не так мало случаев, когда он действительно был бы нужен. Эти воспоминания неприятно кольнули то тут, то там в уже давно затянувшихся ранах, отчего Цзинь Лин неприязненно морщится.
[indent] «И вот надо же было так глупо подставляться, пусть я и хотел всего лишь быть нужным и защитить хоть кого-нибудь...»
[indent] Однако из размышлений его выдёргивает один нетерпеливо ожидающий его тигр, толкая головой в бедро, явно на что-то намекая. Цзинь Лин от такого манёвра лишь хмурится и поднимает голову, оглядываясь по сторонам и не зная, чего ожидать. Тем не менее, как оказалось, Суйхуа его толкал по направлению к стойке, что находилась рядом с кроватью. Стойке с его мечом. Или, если быть совсем уж точным, с мечом его отца. Тем самым, воплощением которого и был этот тигр. Теперь, смотря на него и переводя взгляд с меча на тигра и обратно, Цзинь Лин не знает, что именно он сейчас чувствует: в душе было странное смятение, побороть которое он не мог. Или не желал, подходя к стойке и медленно протягивая руку к мечу, проводя кончиками пальцев по эфесу.
[indent] Тем не менее он вздыхает и берёт в руки меч, который не то чтобы ненавидит, нет, скорее не понимает и никак не может с ним найти ту тонкую грань полного понимания, которая должна быть у любого заклинателя с его духовным оружием. Возможно, свой отпечаток накладывает и то, что этот меч не совсем его собственный. А отца. Но… Цзинь Лин вздыхает снова и уже твёрдой рукой берёт меч, и направляется в дверям покоев, следом за воплощением Суйхуа.
[indent] Пытаясь придвинуться к двери поближе, протолкнувшись мимо громадного по мнению самого Жуланя животного, он почти весело фыркает, когда видит, как зверь замирает у закрытых дверей и оборачивается к нему, будто прося открыть, как настоящий кот. Это выглядит забавно, и настроение Цзинь Лина медленно ползёт вверх, пока он не осознаёт одну простую истину: а как теперь он будет выглядеть, идя рядом с тигром, и как на это могут отреагировать другие. По крайней мере, сейчас он не знает, как объяснить такое своё новое «приобретение». И тем более как самому принять этот факт.
[indent] Впрочем, об этом можно будет подумать чуть погодя, когда Цзинь Лин выполнит хотя бы часть своих обязанностей, как главы ордена, которые выполнять необходимо так или иначе. Именно поэтому, когда он выпускает Суйхуа из покоев, он старается не нервничать, выдыхая и на мгновение прикрывая глаза, чтобы взять себя в руки и снова окунуться в вереницу будничных и беспокойных дел, когда нет даже минуты на себя.
[indent] — И что ты этим хочешь сказать? — тихо, но чуть раздражённо спрашивает Цзинь Лин, когда тигр всё-таки подныривает ему под руку и идёт гораздо ближе, да так, что об него можно споткнуться. Хотя споткнуться всё-таки сложно об такую громадину.
[indent] Цзинь Лин также тихо фыркает про себя, опуская руку на холку животного и наконец-то запуская пальцы в мех. И совершенно не ожидает, что это может оказаться так приятно — чувствовать тепло и мягкость шерсти. Вот только расслабиться у него всё равно не получается, потому как окружающие теперь начинают ещё больше шушкаться по углам, будто Жулань не то чтобы пустое, но очень интересное место, которое можно вот так просто иной раз обсуждать. Цзинь Лин от этого испытывает смешанные чувства: с одной стороны, ему должно быть плевать, поскольку его обсуждали и осуждали если не всегда, то настолько часто, что можно было бы об этом уже и забыть, не придавая значения; с другой же, в этот раз всё было по-другому — он глава ордена, он обрёл воплощение меча, да такое вот величавое, у него теперь есть верный соратник, который… Вот здесь Цзинь Лин наконец-то понимает, что он может чуть выдохнуть, потому как с покушениями на него теперь можно разобраться, или хотя бы не так беспокоиться: он будет в достаточной степени защищён, если, конечно же, это не очередной обман, который зайдёт слишком далеко, когда он, Жулань, будет неспособен что-то противопоставить и окажется в совершенно невыгодной и опасной ситуации. Однако беспокоить этим кого-то из дядей ему всё же до сих пор не хочется. Это было бы слишком эгоистично снова бежать за помощью к дяде Цзяну, ведь он и так сделал уже достаточно и даже больше, когда помог ему найти почву под ногами в первый год его правления.
[indent] Жулань крепко задумывается, снова размышляя и над этими недопокушениями, и над насущными делами ордена, когда они наконец-то добираются до кабинета, где он разбирается с самыми важными и нужными делами, требующими постоянного его контроля или же принятия решений по отдельным вопросам. И, кстати говоря, наверное, теперь стоило бы поставить в известность того же своего управляющего, что он будет находиться под неусыпным надзором воплощения оружия, и так или иначе будет под защитой. Пожалуй, его это должно будет порадовать, чему Цзинь Лин невесело усмехается.

[indent] Цзинь Лин заходит в кабинет в задумчивости и почти растерянности. Не то чтобы он не знал, что делать — в конце концов, он уже два года как самостоятельно управляет орденом и уже способен, если не на всё, то на очень и очень многое — просто нет никакой уверенности, что всё это ему не снится, и что кошмар попросту продолжается.
[indent] В общем-то, на самом деле у Жуланя нет почти никаких оснований считать, что покушения в действительности были и есть. Как и нет доказательств, что они есть на самом деле, или их не было вовсе. Потому что подобные случайности уже не выглядят какими-то случайными вещами, будто бы кто-то планомерно подстраивает их, делая вид, словно ничего не происходит. Впрочем, окружающие, если бы Жулань начал настойчиво об этом говорить, тоже бы сочли, что он излишне преувеличивает и вообще пестует свою паранойю. Которая постепенно начинает развиваться на фоне всех обстоятельств.
[indent] И именно это начинает беспокоить Цзинь Лина сильнее всего.
[indent] Пожалуй, даже нервозность за ожившее оружие постепенно сходит на нет, когда Цзинь Лин снова в который раз задумывается о собственном положении, как главы ордена, — о не то чтобы неустойчивом положении, но о том, что он всё ещё иной раз не чувствует себя имеющим вес гласом власти — о необычных происшествиях, которые бывают от случая к случаю… Впрочем, наверное, именно это больше всего и сбивает с толку Жуланя: они не имеют совершенно никакой закономерности, странные события не кажутся какими-то серьёзными происшествиями и выглядят как собственная неуклюжесть и безалаберность молодого главы.
[indent] За собственными мыслями Жулань даже не сразу обращает внимание, что Суйхуа снова забирается на диванчик, что стоит неподалёку от его стола, заваленного бумагами, свитками, какими-то книгами и разного рода мелочёвкой. Однако почти сразу цокает языком, когда видит, как тот облизывается и прикрывает глаза, явно намереваясь вздремнуть.
[indent] «Сам, главное, меня разбудил и поднял ни свет ни заря, а теперь дрыхнуть решил», — ворчит про себя Цзинь Лин и присаживается за стол, намереваясь хоть чем-нибудь себя занять, чтобы не думать о всякой ерунде, пока дождётся завтрака. Впрочем, не то чтобы ему удаётся хоть сколько-нибудь сосредоточиться на нудных делах ордена. Поэтому спустя пару палочек благовоний Цзинь Лин всё же сдаётся и откладывает бумаги, вздыхая и поворачиваясь к Суйхуа.
[indent] — Вот как ты думаешь, я правда настолько неуклюжий и совершенно ни на что не способный? — этот вопрос у него вертится на языке уже долгое время, но высказать его вслух почему-то всегда было стыдно и страшно, потому Жулань кривится от него как может и почти сразу же отворачивается, утыкаясь в бумаги.
[indent] Хотя нельзя сказать, что сложно говорить с молчащим [слава богам, что тигры не умеют разговаривать!] животным, пусть тот вероятно и имеет сознание сравнимое или абсолютно такое же, как его, Жуланя, человеческое. Но поскольку тот не отвечает и даже не особо-то осуждает [Цзинь Лин не уверен, но ничего такого не чувствует, хотя бы в силу крепкой и прочной связи между ним и оружием, которой до сих пор нет], то высказать свои опасения оказывается не так уж и трудно.
[indent] — Я знаю, что я не очень хороший глава. И вообще, может быть, не подхожу на эту роль. Но я обязан сделать всё, что от меня потребуется, чтобы вернуть былую славу и репутацию Ланьлина! Но… — Цзинь Лин снова вздыхает и, не слишком осознавая происходящее, вглядывается в окно. — Разве я настолько неуклюжий, чтобы напороться на собственную стрелу? Или неудачно почти свалиться с лошади?
[indent] Жуланя очень тревожит, что он постоянно оказывается втянут в какие-то странные случайности, которые его с каждым днём всё больше беспокоят. И которые он совершенно не может толково объяснить. Будто бы сами небеса над ним издеваются, совершенно по-дурацки подшучивая.

[indent] Да, разговаривать с тигром, который не то чтобы не понимал, скорее не мог уж наверняка ответить, со стороны, наверное, смотрелось так, будто юный глава Ордена сошёл с ума. Впрочем, с участившимися глупыми случайностями он уже не исключал такой вероятности: как минимум, он сам себе теперь казался чересчур слабым, немощным и вообще неспособным ни на что. Но, ко всему прочему, и паранойя тоже подкрадывалась со спины, наступая на пятки и шепча: «Всё подстроено. Все сговорились.»
[indent] С одной стороны, это всё действительно казалось случайностью. Дурацкими случайностями, если быть точным. Которые так или иначе могли приключиться со всеми, кто хоть что-нибудь делал в своей жизни, а не валялся бесцельно на циновке, не делая абсолютно ничего, а учитывая беспокойный характер самого Цзинь Лина, это было даже не так уж и ново. Вот только с другой стороны это всё ещё казалось некой закономерностью, что случалась нерегулярно, но и имела неотвратимость судьбы. Будто бы кто-то в действительности планомерно пытался убрать с дороги молодого главу, что стал им по чистой случайности. В конце концов, такие слухи и веяния в Совете Старейшин когда-то уже были, пусть и быстро поутихли, когда в Цзиньлинтай приехал дядя Цзян. Ведь все знали о вспыльчивом и дерзком характере Цзин Чэна, и потому связываться с ним мало кто хотел.
[indent] Однако такие настроения легко и просто было не извести, и даже Цзинь Лин это прекрасно понимал, хоть и старался сделать всё, что мог, чтобы доказать всем, что он способен быть достойным главой. Но, видимо, этого было недостаточно. По крайней мере, не для какого-то определённого заклинателя, который так и норовил извести самого Цзинь Лина и весь род Цзиней на корню.
[indent] Ещё он прекрасно понимал, что теперь он ответственен за людей, за политику ордена, за в конце концов жизни тех, кто присягнул ему и Ланьлину на верность. Возможно, это осознание его излишне тяготило, и он попросту не знал, что с этой ответственностью делать. Впрочем, ведь дядя Цзян был не многим старше него самого, когда стал главой Ордена, и тем более тогда была война, и он как-то смог. Цзинь Лин хмурится и поджимает губы, отворачиваясь от Суйхуа и думая, что он тоже должен. Как-нибудь, но обязательно должен не подвести и сделать всё и даже больше, чем он может.
[indent] От совершенно невесёлых дум его отвлекает чужое фырканье, от которого Цзинь Лин невольно вздрагивает и поворачивает голову на звук, но это оказывается снова всего лишь тигр. Жулань страдальчески про себя стонет и закатывает глаза, запрокидывая назад голову и жмурясь под конец. Ему точно стоит успокоиться, иначе это до добра не доведёт.
[indent] Устало выдыхая, Цзинь Лин недовольно поворачивается к Суйхуа, чтобы снова что-то сказать, но не успевает и рта раскрыть, как в дверь стучатся, и в неё приоткрывшуюся заглядывает служка, почти сразу вытаращившись на огромного тигра и сдавленно пискнув что-то.
[indent] — Заходи, он не кусается. Пока я не прикажу, — хмуро отвечает Цзинь Лин и надеется, что так оно и есть, и Суйхуа, будь он неладен, не станет жрать направо и налево его слуг и подчинённых. «Хотя иной раз очень бы хотелось, наверное,» — ловит себя запоздало Жулань на мысли.
[indent] — Наверное, — всё же тихо хмыкает Жулань.
[indent] Слуга же нервно озирается [наверное, в поисках ещё каких-то подвохов, скептично хмыкает Цзинь Лин] и очень осторожно протискивается в дверь с подносом. Где-то здесь Жулань понимает, что на самом деле он очень хочет есть, что аж в животе урчит. Не то чтобы он голодал, но организм всё же требовал своего, будто отдуваясь за все года до или наоборот, наперёд. Поэтому Жулань подгоняет слугу взмахом руки, уже с нетерпением ожидая свой завтрак.
[indent] — Ну чего ты там топчешься?! Говорю же, не съест он тебя. Быстрее подай уже завтрак и проваливай ко всем демонам, — в сердцах кривится Цзинь Лин и едва ли не сам встаёт, чтобы забрать поднос.
[indent] Но, видимо, оклик всё же действует на парнишку отрезвляюще, потому как он, всё-таки встрепенувшись, семенит к столу Главы Ордена и расставляет чашки и пиалы с чайником. Цзинь Лин удовлетворённо принюхивается к запахам и на мгновение прикрывает глаза, затем тут же хмурясь и настороженно разглядывая еду, будто та действительно может быть отравлена и он об этом точно знает. К моменту, когда он недовольно цокает языком, служка успевает уже испариться из кабинета, поэтому Жулань вздыхает и обращается к Суйхуа:
[indent] — Как думаешь, меня могут попытаться отравить? — спрашивает он, беря в руки палочки и приступая к завтраку. — И, кстати, мне стало любопытно, а как же ты? Вроде бы я не слышал, что духовному оружию необходима пища или сон. Но и обратного ничего и нигде не сказано.
[indent] Жулань хмыкает задумчиво, отправляя в рот кусочек за кусочком, и думая о чём-то своём. Возможно, о том, что ему как следует нужно проветрить голову. Возможно, даже ночной охотой. Но как назло дел скопилось слишком много, чтобы можно было себе позволить беспечно сбежать от обязанностей хотя бы на одну ночь.