Не Мин Цзюэ

Не Мин Цзюэ понятия не имел, на что рассчитывал Цзян Чэн, передавая его, связанного, как свежий окорок только с коптильни, в чужие руки. Очевидно, что молодой глава клана Цзян думал лишь о том, верить ли собственному чутью и памяти, и спешил проверить свои догадки у того, кто единственный знал при жизни бывшего главу клана Не лучше, чем сам Цзян Вань Инь.
Он не сразу узнал это лицо — красивое лицо потомственного Цзинь, сильнее прочего выдававшее кровь, текущую в его жилах. Сложно было бы не узнать эти черты, столько раз успев насмотреться на них на Совете кланов; сложно было бы не вспомнить, как много ублюдков успел наплодить изворотливый змей Гуан Шань, так умело прятавший острый ум за бумажным веером, что в поговорки да потешные истории вошла только его плодовитость и сластолюбие; сложно было не задаться вопросом, что должно было произойти за столько лет, чтобы внебрачный сын Цзинь Гуан Шаня называл главу клана Цзян «шиди», дерзил и чувствовал себя в Пристани Лотоса как в собственном доме.
Хотелось зубами вцепиться в лиловые одежды и сказать «Не верь ему! Убей, если хочешь, но ему — не верь, откуда тебе знать, от какой шлюхи рождена эта улыбчивая сволочь, откуда тебе знать, какие мысли скрываются в этой голове?!»
Впрочем, даже не будь он связан и обездвижен — кто бы его послушал?
Не того, кто Не Мин Цзюэ, Чи Фэн Цзунь, прославленный заклинатель, неистовый в боях, а того, кто был не более, чем псом из Вэней, чудом уцелевшим после Аннигиляции Солнца ребёнком, не менее чудесным образом дожившим до взрослых лет и даже сумевшим худо-бедно овладеть искусством заклинательства — не ахти каким, но достаточным, чтобы стать бродячим заклинателем. И, как оказалось, достаточным, чтобы последовать по Пути Тьмы в час отчаяния, и вспомнить того, кто был главным бичом для клана Вэнь, сравнимым в гневе только с молодым главой клана Цзян, но превосходящим его по силе.
Нелепо было проклинать глупость того, кто ещё будучи мальчишкой расплачивался за чужие грехи.
Глупо было неистовствовать, не имея сил даже на то, чтобы на время залечить раны, не желающие сходить с этого тела, слишком часто обходившегося инедией, слабого, истощенного и жилистого.
Недостойно было требовать, обвинять или осуждать этого юношу, довольного жизнью и собой, живущего в своё удовольствие и не ведающего никакого греха в том, чтобы с любопытством наблюдать за пленником.
Оставалось только молчать, украдкой облизывая пересохшие, потрескавшиеся губы, и стараться отделаться от глухой, ноющей боли в левом подреберье, где расползалась всё сильнее с каждым часом глубокая ритуальная рана, и ей вторила другая, под правой ключицей, и на левом бедре, и на правом плече. Может, даже удастся задремать, отстранившись от ощущения заскорузлых, промокших насквозь от крови повязок, неприятно царапающих раздражённую кожу, потому что усталость уже давно перевесила даже нежелание умирать ещё раз — такой же ужасной, недостойной смертью.
«А ведь я ничего не должен помнить об этой смерти, так почему же так неприятно думать об этом?..»

Вэй Ин

Раньше он запросто мог переговорить Цзян Чэна, и ему не составляло труда перевести разговор в нужное русло. Но за те тринадцать лет, что он был мертв, его шиди отрастил себе еще более вредный и злобный характер. Так что сейчас Вэй У Сянь, как ни старался, не мог и слова вставить поперек.

— Цзян Чэн, подожди! Зачем тебе ехать к Верховному заклинателю? Что это за такое срочное дело? Расскажи мне. И что это за мужик? Почему он связан и...

Ни одного ответа. Зато за небольшой пятиминутный монолог, который Вэй Ина заставили выслушать до конца, ему два раза пообещали сломать ноги — один раз, если сейчас же не заткнется, второй — если упустит того самого мужика. Последней и очень обидной каплей стало обещание выпороть Цзы Дянем, если посмеет хоть что-то натворить, пока Их Вредная Светлость отсутствуют в Пристани Лотоса.

Спросонья Вэй У Сянь только и успевал кивать головой на все угрозы, пытаясь попутно привести в порядок растрепанные волосы и мысли.  А когда Цзян Чэн, наконец, уехал, решительно направился в комнату, где расположили странного гостя.

— Так, так, так, — на ходу завязывая волосы в высокий хвост, протянул он, разглядывая сидящего посреди покоев человека. Тот был определенно не низкого происхождения, высокого роста и хорош собой. — Я, конечно, всегда знал, что у Цзян Чэна проблемы с женщинами, но чтобы притащить домой мужчину... такого я от него не ожидал, — Вэй У Сянь бесцеремонно расхохотался и сел рядом, прожигая незнакомца любопытными взглядом. — Ай да Цзян Чэн! А на меня так ругался... Ты кто такой? — спросил он, дружелюбно улыбаясь.

Ответом стал мрачный злой взгляд, от которого он невольно поежился. Незнакомец был темнее грозовой тучи и явно не в восторге от подобного обращения с его персоной. Вэй У Сянь улыбнулся еще раз, давая понять, что настроен миролюбиво и не собирается причинять вред.

— Давай хотя бы руки тебе развяжу. Цзян Чэн иногда бывает очень грубым. Но вообще он не злой, да.

Коснувшись веревки, У Сянь обнаружил под ней бинты, плотно обмотанные вокруг запястий. Присмотревшись, он увидел повязку на груди. Нахмурился, оставил на время путы на месте и снял наложенную на рану ткань. Под ней обнаружилась глубокая рваная рана, нанесенная каким-то странным оружием  . Судя по всему, попытки залечить ее не увенчались успехом. Но ведь у Цзян Чэна всегда был при себе заживляющий бальзам, после него даже самые глубокие порезы начинали затягиваться через несколько часов. Почему же рана этого человека отказалась заживать? Где-то он уже такое видел.

Вэй У Сяня пронзила ужасная догадка.

— Кто ты такой? — изменившись в лице, требовательно спросил он. — Ответь, и я развяжу тебе руки.

Не Мин Цзюэ

Если бы Мин Цзюэ был на месте главы Ордена Цзян, он бы дважды подумал о том, стоит ли оставлять такому человеку на поруки кого-то, о чьем возможном бегстве стоило бы беспокоиться. Что-то тревожно знакомое было во всем его облике — не глубоко ненавистные черты человека, который предавал его не единожды, который не оправдал его высоких ожиданий и пустил свои многочисленные таланты на недоброе дело несмотря на все усилия Не Мин Цзюэ, который до последнего желал вернуть Яо на честный и достойный путь.
Нет, его повадки и близко не походили на манеры Яо — где Мэн Яо был вежлив и услужлив, этот юноша был дерзок и насмешлив, где Яо был аккуратен в выражениях, он был дерзок почти до неприличия, говоря о Цзян Вань Ине возмутительные слова, где Яо был собран и сдержан, он был свободен до откровенной фамильярности, но всё же… Всё же это было мучительно знакомо — но кому? Ему, Чи Фэн Цзуню, или же неудачливому Вэнь Юань Су, пожертвовавшему не только тело, но и изрядную часть памяти, которая порой сводила с ума противоречивыми помыслами и поступками? И это фамильярное обращение. Почти интимное…
С некоторой долей ревности и даже вины Не Мин Цзюэ уже было подумал, что сам в своё время дурно повлиял на Цзян Вань Иня, неверно понял и его, и собственные мотивы, и, возможно, сам заронил в восприимчивый юношеский разум зерно дурного. Но вопреки его мыслям, юноша, которого оставили за ним присматривать, вовсе не был любовником Цзян Чэня, хоть и держал себя с такой фамильярностью, словно ему была дана особая привилегия как доводить молодого главу ордена Цзян до белого каления, так и беспрепятственно расхаживать по Пристани Лотоса, как по собственному дому.
«Кто же ты такой? Один из бесчисленных ублюдков Цзинь Гуан Шаня? Доверенное лицо? Наложник? И чего ты хочешь от меня теперь, когда тебе дан ясный приказ не позволять мне покинуть Пристань Лотоса?»
Однако чего бы он ни хотел, но его предложение было бы весьма кстати — в свойственной ему ещё с юности запальчивости Цзян Вань Инь даже не велел напоить Мин Цзюэ водой, равно как и не подумал, что со связанным сам он не сможет ни дотянуться до кувшина, ни удовлетворить других, не менее жизненных потребностей.
Требовательный интерес юноши отдавал затаенной тревогой и едва ли не страхом.
Неужто ему уже приходилось сталкиваться с…
«Откуда? Кто ты сам, что задаёшь мне подобные вопросы?! Последователь Вей У Сяня? Что ты знаешь о Пути Тьмы, что тебя так встревожили мои раны, м?»
На миг Мин Цзюэ захотелось сказать правду — просто чтобы посмотреть на его реакцию, узнать, что бы он стал делать в подобной ситуации. Однако Цзян Вань Инь не посчитал нужным объяснить юноше всё, так стоит ли рисковать самому Не Мин Цзюэ шансом получить свободу, в то время как сам Цзян Чэн счёл за лучшее потратить драгоценное время, которого оставалось… Точных сроков Чи Фэн Цзунь не знал, но что-то подсказывало ему, что времени осталось немного — с каждым днём раны становились всё глубже и уже причиняли не просто дискомфорт, но и явную боль. Они мешали немыслимо — не только чувствовать себя комфортно, но и ходить, носить что-либо и порой даже спать. Последние несколько часов Мин Цзюэ держался только на упрямстве, кусая губы и давя стоны.
Впрочем, он всё ещё мог сказать правду, только — не всю.
Незачем.
— Меня зовут Вэнь Юань Су, и он… я не делал того, что мне приписывают. Я сам желаю найти убийцу Юй Ли Фэнь и призвать его к ответу за то, что он сотворил.

Вэй Ин

О смерти девушки, просватанной за Цзян Чэна, Вэй У Сянь, конечно же, слышал. Дело было настолько мутное, а единственные возможные подозреваемые настолько влиятельными, что о нем даже сплетничать боялись. Цзян Чэн был в состоянии холодной ярости, и Вэй У Сянь решил его не трогать, дать успокоиться и только после расспросить и предложить помощь в расследовании. Он понимал, что его шиди не остановится, пока не выяснит, что же на самом деле произошло с его несостоявшейся невестой.
К тому же, девушка происходила из Ордена Мэй Шань Юй, из того же, из которого прибыла в Пристань Лотоса мадам Юй. И значит, дело было вовсе не в любви, а в чести. Если бы его шиди был влюблен, он бы реагировал по-другому.
Значит, это тот самый Вэнь Юань Су. Или кто-то другой, обманом занявший его тело... Такие же шрамы были на руках и груди у самого Вэй У Сяня, когда Мо Сюань Юй только призвал его в свое тело.

— Хмм... — задумчиво протянул Вэй У Сянь, поджав губы придирчиво оглядывая сидящего перед ним мужчину. Тот был хорош, очень хорош, что, впрочем, не удивительно, если знать правду о его происхождении, но сейчас находился явно не в лучшей своей форме. — Значит, ты из клана Вэнь. Ты смог тогда выжить. Не представляю, что тебе пришлось пережить. Конечно, тогда тебе помогли бежать из лагеря, а после ты прятался вместе со всеми на горе Луань Цзан. Не спрашивай, откуда я знаю, — самоуверенно заявил он, задирая нос, — просто знаю и все. Но как ты уцелел в той бойне, когда погиб Старейшина И Лин? Вот в чем вопрос, Вэнь Юань Су. Как тебе удалось выжить?

Вэй У Сянь безбожно врал. Он знал всех выживших из клана Вэнь по имени и в лицо, он провел с ними несколько месяцев, эти люди стали его семьей. И совершенно точно среди них не было юношей. И если в этом теле сейчас не настоящий его хозяин, вряд ли он знает подробности произошедших тогда событий.

— Я не могу доверять тебе, если ты не готов довериться мне. И кстати, я не верю, что ты убил свою невесту и, думаю, что могу помочь доказать твою невиновность. Если ты расскажешь мне правду.

Он сел рядом со связанным Вэнь Юань Су и с улыбкой покачал головой.

— В соседней комнате есть все, чтобы утолить голод и жажду. Но! — Он поднял указательный палец вверх. — Цзян Чэн — тот еще вредина и велит быть гостеприимным только с друзьями. Так что, ты нам друг или как?

Не Мин Цзюэ

Этот мальчишка…
Он держался слишком самоуверенно и задавал очень неудобные вопросы — и звучали они тревожно. Так, словно он сам был свидетелем тех событий, словно видел всё воочию, а знал и того больше, но ли он был сильно старше самого Вэнь Юань Су, чьё тело теперь занимал Мин Цзюэ. Что он вообще мог знать о том, что происходило на горе Луань Цзан? Может ли статься, что он — один из последователей Тёмного Пути?
«В Пристани Лотоса, в поместье Сань Ду Шэншоу? Нет, быть того не может… Или всё-таки может? Неужто ты, Цзян Вань Инь, тоже был ослеплён чувствами, как когда-то — Лань Си Чэнь?!»
— Почему я должен рассказывать тебе о таком? Кто ты такой, чтобы задавать мне подобные вопросы? — ответил он излишне любознательному юноше. Его покровительственная манера выражаться граничила с высокомерием, и это… раздражало. Бесило. Доводило до бешенства даже с том ослабленном состоянии, в котором Мин Цзюэ находился сейчас. В прежние времена он бы даже времени не стал тратить на пустые беседы с кем-либо, а собственному излишне дерзкому адепту устроил бы взбучку на плацу, а то и переложил бы поперёк колена, как напроказившего мальчишку. От желания сделать это сейчас зудели ладони — связанные веревкой, обездвиженные и бессильные. — Я даже не знаю твоего имени и того, что ты здесь делаешь. Тебя всего лишь оставили надзирать надо мной, не мни о себе слишком много.
Мин Цзюэ был уверен, что не проронит больше ни слова, но…
Следующие слова заставили бы его нервно сглотнуть, если бы во рту уже давно не пересохло, а тело не жаждало отдыха. За всю свою прошлую жизнь Чи Фэн Цзунь никогда не знал таких лишений, как Вэнь Юань Су — за те несколько дней, что Не Мин Цзюэ провёл в его теле: последствия побоев, холод, голод, жажда, ранения, которые не хотели заживать и становились лишь глубже с каждым днём… Сейчас не то что наесться досыта, сейчас даже утолить жажду казалось чем-то сродни достижению бессмертия, а отдых и вовсе виделся невероятным чудом. О том, чтобы сменить повязки, Мин Цзюэ даже мечтать в такой ситуации не мог, но всё-таки стоило попытаться хотя бы избавиться от верёвок.
— Ты обещал развязать мне руки, если я отвечу, кто я, — произнёс он и облизнул пересохшие губы. — Я ответил, теперь твоя очередь. И я… хочу пить. Не думаю, что Сань Ду Шэншоу будет счастлив узнать, что ты уморил его пленника жаждой, пока его не было — кто знает, как долго продлится его отсуствие?..
Это было… унизительно. Торговаться за глоток воды, хитрить и лукавить, чтобы добиться своего, выжидать момента, чтобы воспользоваться если не легкомысленностью, то излишней добротой даже такого странного юноши. Но угрызения совести ничего не стоят рядом со стремлением выжить, потому что только живые могут достигнуть своей цели, а Не Мин Цзюэ всегда был из тех, кто предпочитал доводить дело до конца. Но всё-таки быть настолько слабым, чтобы прибегать к хитрости и лукавству вместо честной битвы, не иметь возможности дать отпор…
К такому он не привык, и это было мучительно — мучительно стыдно за собственную слабость, мучительно обидно и мучительно несправедливо. Он привык считать, что о несправедливости мира могут кричать лишь слабаки, неспособные взять судьбу в свои руки, и вот: теперь он один из таких слабаков, и ничего не может изменить. Даже молиться богам о милосердии ему не по плечу, он ведь никогда особо не верил в силу этих молитв, так к чему теперь начинать?
— Он… я… я просто не успел, — Мин Цзюэ сам не знал, почему сказал это. Слова сами падали с его губ на дощатый пол, как гладкие камушки, и оставались там, даже сил удивляться не было — кто знал, что он способен сочинять такие ладные, но насквозь лживые, истории? — Я не пошёл со всеми на гору Луань Цзан, я просто… ушёл и стал бродячим заклинателем. Подумал, что так будет проще помочь им, ушёл так далеко, как только мог. Ходил по мелким деревушкам, куда не заезжают прославленные заклинатели, не желая обременять себя устранением проблем слишком мелких и обыденных, чтобы приумножить их славу. Этим я и зарабатывал на хлеб. Часть заработанного откладывал, чтобы помочь своим, а как только услышал о том, что… госпожи Вэнь Цин и Призрачного Генерала больше нет, сразу поспешил обратно. Только я не успел — слишком далеко ушёл, и к моему прибытию всё было уже кончено. Не стало ни Старейшины И Лин, ни моих близких. Что я мог сделать? Если от моего клана и остался хоть кто-то, как я мог их разыскать? Я ведь и сам скрывался…
Теперь ты доволен? Теперь ты развяжешь мне руки?
Почему-то казалось, что доля правды в этом рассказе всё же есть, но какая-то часть разума твердила, что Мин Цзюэ сделал ошибку, что он что-то упустил из внимания, вот только что?
В любом случае, ему уже нечего было терять, оставалось только надеяться на удачу.

Вэй Ин

— Моего... Сань Ду Шеншоу иногда такие вещи радуют, ты себе и представить не можешь!

Вэй У Сянь задумчиво смотрел на сидящего перед ним мужчину. Тот явно страдал от голода, жажды и ран. А еще лгал, причем так бесстыже не неумело, что не будь Вэй У Сянь сам Старейшиной И Лин и не помни, что тогда он увел всех выживших членов Ордена Вэнь на гору Луань Цзан, то, возможно бы и поверил в слова незнакомца, выдающего себя за одного из них.

А еще он сказал одну вещь, которая заставила Вэй У Сяня мгновенно помрачнеть и нахмуриться. Значит, Вэнь Юань Су считал Вэнь Цин мертвой? Как же так? Орден Ци Шань Вэнь очень быстро восстанавливается и процветает под управлением этой самой Вэнь Цин, а один из его адептов до сих пор по какой-то причине считает ее погибшей. Так мог сказать только тот, кто знал о ее смерти, но не слышал о том, что она жива, а слух распространил Орден Цзинь, чтобы скрыть свои темные делишки. Значит, этот человек умер после показательной казни на площади в Башне Кои и до того, как Юй Лэй Мин явил на Совете Кланов живую и невредимую целительницу. Последнее не застал и сам Вэй У Сянь, это произошло уже после осады горы Луань Цзан и его смерти.
Осанкой и манерами незнакомец напоминал военного, даже то, что он все еще умудрялся оставаться в сознании, несмотря  на голод, жажду и сильную боль, выдавало в нем человека, привыкшего терпеть лишения, трудности и ранения. Значит, во время Аннигиляции Солнца он скорей всего сражался, не важно, на какой стороне.
И он точно не мог быть из Ордена Вэнь, потому что Вэй У Сянь знал, что Орден был уничтожен, а оставшихся его членов он помнил в лицо.

— Хм..., — Вэй У Сянь задумчиво потер подбородок и поджал губы.

Сидящий перед ним мужчина явно был не из низшего сословия, его речь была правильной, а интонации требовательными. Он не привык ни заискивать, ни прислуживать, ни извиняться за причиненное неудобство. Кто-то из заклинателей? Генералов? Но кто? После Аннигиляции Великие Ордена не потеряли нико...

Приказной тон, военная выправка, знатное происхождение, не привык оправдываться и отвечать на вопросы. И эта едва сдерживаемая агрессия и нетерпимость. Где-то он этот роскошный набор качеств уже видел.

Осененный невероятной догадкой, он присмотрелся еще раз, внимательней, не скрывая напряженного интереса. И мужчина, почуяв неладное, тут же нахмурился. Рука дернулась в бок в попытке нащупать отсутствующее оружие, и Вэй У Сянь с громким возгласом, выражающим крайнюю степень изумления, хлопнул себя ладонью по лбу.

— Ну что ж, добро пожаловать в Пристань Лотоса, бывший глава Ордена Не Не Мин Цзюэ, — Вэй У Сянь криво улыбнулся и отнял, наконец, ладонь ото лба, едва сдерживая истерический смех. — Вот это встреча!

Не Мин Цзюэ

Неприятно резануло слух это привычно вырвавшееся «моего…»
Кого — друга, побратима? Или всё-таки?..
Даже странно, какие вещи вдруг волнуют Мин Цзюэ совсем некстати. Ему ли, который и умереть до конца не сумел, и жизнью чужой, заемной, теперь жив, да и то ненадолго, осуждать кого бы то ни было? Осуждал он раньше — за слабость что тела, что духа, за хитрость и изворотливость, за уловки да утайку. Этими же уловками да хитростями и был бит, поделом наука. А за высокомерие гордостью уже теперь поплатился, и сейчас…
Если и так, если и правда право ему такое дано называть Цзян Чэна своим, так не его ли в том вина? Не каялся ведь, просто предпочел забыть и не вспоминать, мало ли что было, да только… С ним ли одним? Её-то Мин Цзюэ так и не смог забыть, а разве старше был тогда Цзян Вань Инь? Легко сейчас рассуждать о том, что не хотелось отталкивать, чтобы не усугубить душевных ран, или о том, что на войне как на войне, но правда — она совсем не в этом.
Тогда Не Мин Цзюэ использовал юношу, чтобы утешить собственную боль. Собственнически тянул из него всё, до чего только мог дотянуться, а Вань Инь был щедр и на эмоции, которые старательно, но не всегда успешно давил в себе, и на ласку, и жаден сам до пугающей откровенности, и вспыхивал что гневом, что страстью, как сухое дерево. Мин Цзюэ просто устал — ждать и тратить, хотелось недостойного, эгоистичного. Просто урвать своё, присвоить и не отдавать, не считаясь с последствиями.
А потом ему стало мало того, что мог дать Цзян Чэн, и всё изменилось.
«Совесть невовремя проснулась» — криво усмехнулся про себя Мин Цзюэ, дернул уголком рта, цепко обшаривая приятное лицо с непривычно открытым выражением искреннего веселья.
Проснулась, заворочалась, зашевелилась… Добра приносить захотела, чтобы искренне и по всем правилам, бескорыстно. Бескорыстно с Цзян Чэном не получалось, и хорошо бы обмен вышел равноценным, на то оставалось только надеяться, да только наверняка никогда не узнать.
А затем появился Яо — тогда ещё Мэн Яо. Нуждающийся в бескорыстном добре, чтобы хоть раз да по заслугам получить. И всё как-то само сошло на нет, задолго до той злосчастной вылазки, просто… каждый из них уже научился жить сам, своим умом и сердцем, пока сам Мин Цзюэ не умер.
Где уж ему осуждать Сань Ду Шэншоу за что бы то ни было?
Юноша этот дерзкий… жизнью вполне доволен, и не похоже, чтобы его к чему-то принуждали либо насильно держали. Ведёт себя как хозяин, привычно, если не сказать — профессионально доводит до белого каления Цзян Вань Иня, и картина эта до боли знакома, да вот только… Цзян Чэн грозит всеми мыслимыми и немыслимыми карами, но что-то в напряженной его до звона спине расслабляется, словно развязывается в глубине души тугой узел, и становится возможным дышать полной грудью.
Вот только совсем не был готов к чужой догадке сам Мин Цзюэ.
— Ты… Да ты ополоумел, не иначе! — вскричал он, холодея. — Уж не сошел ли ты с ума?! Кто ты вообще такой, чтобы говорить такие нелепые вещи?!
И разом забылись что голод, что жажда, только чужое сердце суматошно ломилось в ребра, словно жаждало вырваться наружу.

Вэй Ин

— Да, я помню, меня часто называли сумасшедшим! — не без удовольствия откликнулся Вэй У Сянь, согласно кивая, — Я столько эпитетов слышал в свой адрес, что всех уже и не вспомнить. Но вас, Чи Фэн Цзунь, я запомнил.

Вэй У Сянь рассмеялся, присел на корточки рядом с пленником и во второй раз бесцеремонно принялся его рассматривать.

— Да, что и говорить, лицом, да и телом, вы теперь столь прекрасны, что даже не знаю, справитесь ли с новым обликом, — он бессовестно расхохотался, игнорируя пылающий гневом взгляд пленника. — Все девушки ваши будут. И юноши тоже, — Вэй У Сянь шаловливо подмигнул опешившему от такой наглости Не Мин Цзюэ и расхохотался еще громче. — Вы бы видели сейчас свое лицо! У вас щеки и уши покраснели. Это так очаровательно мило.

Издеваться над связанным врагом было бесчестно, но так приятно. Однако Вэй Ин никогда не был трусом, и привык говорить все, что думает, в лицо вооруженным заклинателям, не то что ослабленному сильными ранениями молодому человеку. Он поискал глазами свой меч, но того, как обычно не оказалось рядом.

— Ваш эрди много рассказывал о том, какой горячий и упрямый у вас нрав, как с вами непросто договориться, Чи Фэн Цзунь, и как скоры вы на расправу.  С последним я даже успел познакомиться лично. Но я, пожалуй, рискну.

Порывшись в одном из ящиков, Вэй У Сянь достал из него небольшой кинжал, подошел в пленнику, склонился над ним и разрезал веревки. Держать Не Мин Цзюэ связанным было жестоко и неблагоразумно, если, конечно, Цзян Чэн не собирался таким оригинальным способом покончить со своим прежним соратником. Но это вряд ли. Скорей всего, он связал его, чтобы обезопасить и, если вспомнить, все, что Вэй У Сянь слышал об этом человеке, от него самого.

— Так что, до сих пор не вспомнили? — Он тут же отошел назад, быстрым движением достал из рукава Призрачную флейту Чэнь Цин и поднес ее к губам, давая понять, что если пленник вздумает дурить, он церемониться не станет. Глаза Старейшины И Лин сверкнули алым. — Вспомнили, как называли меня, Чи Фэн Цзюнь? — голос Вэй У Сяня вместо мягкого смешливого сделался язвительно-дерзким. — Понравилось вам тогда убивать меня?

Не Мин Цзюэ

Этот юноша... Он раздражал, как неуемный зуд под кожей и забытое слово, что вертится на кончике языка.
Все его слова и повадки вызывали странное чувство, которое Мин Цзюэ не мог определить — подспудную тревогу, которая одолевает дикого зверя, когда он приближается к расставленным силкам. И чем дальше заходил этот нелепый, абсурдный разговор, тем сильнее было чувство неотвратимости, близящейся беды, словно он стоял в первой шеренге пехоты, а прямо на него неслась вражеская конница, и все, что оставалось — сжимать в руках длинное копье, упираясь древком в землю и молясь, чтобы выдержала окованная стальными кольцами крепкая древесина.
Каждая его мимолетная дразнящая фраза отдавалась в висках грохотом копыт по истерзанной земле, и бешеный галоп сердца вторил ему — ту-дум, ту-дум, тудум, тудум, тудум!!!
Отрицать? Не похоже, что этот странный мальчишка со смутно знакомыми дерзкими манерами отступится от своего, раз вбив что-то в свою сумасбродную голову.
Согласиться? Но как знать, не станет ли его тайна вдвойне опаснее, разделенная с этим сумасбродом, чем хранимая внутри. Если Цзян Вань Инь не счел нужным делиться с этим человеком подобной информацией, уж тем более не пристало проявлять неосторожность самому Мин Цзюэ.
Вот только не привык он ни к дерзким речам, ни к явным издевкам со стороны незнакомцев — даже сейчас, прожив некоторое время в теле безвестного бродяги, для которого и безвестность была безопаснее, чем собственное имя, и сполна хлебнув всех горестей такого положения, Мин Цзюэ не привык ни сдерживаться, ни спускать дерзость другим.
— Ах ты дерзкий паршивец! — вскричал он, дергаясь в путах, и словно прозрел в одночасье.
Быть может, он и не был столь подозрителен и наблюдателен, как Цзян Вань Инь, однако сложно отделаться от некоторых выводов, когда они сами складываются в причудливый узор.
Эти манеры, это презрение к соблюдению приличий, эти интонации и смех вопреки всему, а отчасти — и в пику всем недоброжелателям... И лихая удаль, граничащая с безрассудством, ради которой он способен одним махом перерезать веревки на пленнике, проявляя неповиновение прямому приказу главы клана Цзян. Уж не потому ли, что когда-то давно, в иной жизни, он сам покинул этот клан и больше не является его частью?..
И подтверждением этим словам — злосчастная флейта, печально известная Чэнь Цин, которую не спутать ни с одной другой, как не спутать с иными белоснежную Ле Бин, да алое пламя, полыхнувшее в глазах. Действительно, кому как не Старейшине И Лин было бы в самый раз вернуться к жизни, захватив чужое тело?
— Ты... Вэй У Сянь... — прохрипел Мин Цзюэ, когда горло перехватило невысказанными словами. — Так это твоих рук дело?!.
«Нет, не его, — ответил он сам себе через мгновение. — Если бы сам Старейшина И Лин похлопотал о том, чтобы Вэнь Юань Су призвал меня, он не гадал бы и не играл бы со мной. Не таков был его нрав тогда, так с чего бы ему так резко меняться? Но что все-таки произошло, и кто тот человек, который завладел столь ужасными знаниями? Не он ли вызвал к жизни Старейшину И Лин, а когда не вышло воспользоваться им, владеющим тайнами Темного Пути — стал искать иное орудие для своих замыслов и поймал в свои сети Вэнь Юань Су?»
Разом заныли все раны — и едва сросшиеся переломы, полученные ещё предыдущим владельцем этого тела, и оставленные темным заклятием глубокие порезы, не перестававшие кровить ни на мгновение и медленно высасывающие жизнь из него. Мин Цзюэ мрачно потер запястья, разгоняя кровь, которой и без того немного осталось в жилах, посмотрел исподлобья на весьма довольного жизнью и собой Вэй У Сяня и поинтересовался:
— А не боишься ли ты, что Цзян Вань Инь тебе ноги переломает за ослушание? Помнится, после твоей смерти он в каждом подозрительном заклинателе, практикующем Темный Путь, видел твое возвращение...